В МОСКВЕ
магазин «Москва»
(495) 629-64-83
www.moscowbooks.ru
магазин «Библио-Глобус»
(495) 781-19-00
www.biblio-globus.ru
магазин «Молодая Гвардия»
(495) 780-33-70
www.bookmg.ru
сеть магазинов «Московский Дом Книги»
(495) 789-35-91
www.mdk-arbat.ru
сеть магазинов «Читай-Город»
(800) 444-8-444
www.chitaigorod.ru
сеть магазинов «Республика»
(495) 1500-55-8
www.respublica.ru
сеть магазинов «Понарошку»
(800) 775-90-68
www.ponaroshku.ru
В САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ
магазин «Санкт-Петербургский Дом Книги»
(812) 448-23-55
www.spbdk.ru
сеть магазинов «Буквоед»
(812) 601-0-601
www.bookvoed.ru
магазин «Порядок слов»
(812) 310-50-36
www.wordorder.ru
«Книжная Лавка Писателей»
(812) 640-44-06
магазин «Подписные издания»
(800) 500-25-09
www.podpisnie.ru
В НИЖНЕМ НОВГОРОДЕ
сеть магазинов «Пиши-Читай»
(831) 241-25-69
www.kniga-nn.com
В РОСТОВЕ-НА-ДОНУ
сеть магазинов «Магистр»
(863) 279-39-11
www.booka.ru
В КРАСНОДАРЕ
сеть магазинов «Когорта»
(900) 28-00-848
www.kogortashop.ru
магазин «Атриум»
(989) 232-42-32
vk.com/atriumkrasnodar
В ВОРОНЕЖЕ
сеть магазинов «Амиталь»
(473) 223-00-02
www.amital.ru
книжный клуб «Петровский»
(473) 233-19-28
www.knigi-club.ru
В РЯЗАНИ
сеть магазинов «Барс»
(4912) 77-92-99
В САМАРЕ
сеть магазинов «Метида»
(846) 254-61-07
www.metida.ru
сеть магазинов «Чакона»
(846) 331-22-33
www.chaconne.ru
В ИНТЕРНЕТ-МАГАЗИНАХ
«Озон» www.ozon.ru, (800) 100-05-56
«Лабиринт» www.labirint.ru, (495) 276-08-63
«My-shop» www.my-shop.ru, (800) 100-53-38
«Wildberries» www.wildberries.ru, (495) 775-55-05
«Самокат» www.samokatbook.ru, (499) 922-85-95
В ОТДЕЛЕ РЕАЛИЗАЦИИ ИЗДАТЕЛЬСКОГО ДОМА «САМОКАТ»
(499) 922-85-95
sales@samokatbook.ru
Издание этой книги осуществлено при финансовой поддержке Немецкого культурного центра им. Гёте
The translation of this work was supported by a grant from the Goethe-Institut.
Перевод с немецкого Александры Горбовой
Москва
Самокат
Художественное электронное издание
Для среднего и старшего школьного возраста
В соответствии с Федеральным законом № 436 от 29 декабря 2010 года маркируется знаком 12+
Родители отправляют пятнадцатилетнюю Шарлотту на летние каникулы в лагерь для девочек на природе. Там с самых первых минут одна за другой происходят необъяснимые вещи. И когда руководительница лагеря начинает вести себя пугающе странно, девчонки решают бежать. Они крадут фургон с собаками и отправляются на заброшенную старую штольню в Рудных горах — навстречу захватывающим летним приключениям и настоящей свободе.
Любое использование текста и иллюстраций разрешено только с согласия издательства.
|
Original title: MÄDCHENMEUTE Author: Kirsten Fuchs Copyright © 2015 by Rowohlt Berlin Verlag GmbH, Berlin |
|
|
© Горбова А., перевод на русский язык, 2019 |
|
|
ISBN 978-5-91759-791-1 |
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательский дом «Самокат», 2019 |
Моей дочери
Перед нами запертая дверь, мы в нее барабаним. За нами плещут души и краны. Кто-то открыл главный вентиль. Впрочем, значит, все краны внутри уже были открыты. Кто это сделал? Инкен? Снаружи только Инкен с Иветтой. Или нет? А что с Бруно и Мимико? Может, там кто-нибудь еще?
Рука у меня становилась все мокрее и теплее. И появилась боль.
Оставалось только надеяться, что вода будет достаточно быстро утекать в сливы и под закрытую дверь.
Я уже представляла, как мы стоим в темноте на этой длинной скамейке и тянем шеи из воды, до самого рассвета. Интересно, сколько так можно продержаться?
У меня мелькнула мысль, что, может, Инкен просто хочет нас напугать. Мой оптимизм ужасно упрям. Он нашептывал мне: нет, нет, это все неправда. Взрослые такого не делают. Ответственные за детей так не поступают. Тут должно быть какое-то разумное объяснение.
Но с чего Бруно стал бы делать такое?
А Мимико? Действительно ли она уехала домой?
Где Иветта? Почему она не остановила Инкен?
А если это Иветта захлопнула дверь, почему Инкен не открыла ее снова?
Почему мы оказались заперты? Бея что, оставила ключ в скважине снаружи?
Вдруг я почувствовала чью-то руку у себя на плече.
— Пойдем оторвем от пола скамейку, используем в качестве тарана.
Бея произнесла это так, как говорят «пойдем поспим немножко». То же самое она сказала еще нескольким девочкам. Так спокойно, будто, когда на тебя падает камень, можно еще обдумать, в какую сторону лучше бежать. Кролики в панике прыгают в нору, кошки бегут вперед. Бея — явно не кролик и не кошка. Я бы сказала, скорее собака. У собаки сильные инстинкты, она может выбрать, бежать вперед или назад — потому что она может подумать. Бея была как-то по-звериному умна.
Вдруг ногам стало холодно. Точнее говоря, мокро. Кто-то прошлепал через лужу и загремел чем-то металлическим около скамейки. Я подумала, Бея или Девочка с Ножом. А тот нож, что дал мне отец, все еще в рюкзаке. Надо будет потом его подвесить на пояс — первым делом, когда мы отсюда выберемся. Если мы вообще отсюда выберемся.
— Взяли! — скомандовала Бея.
Мы схватились за скамейку и подняли эту тяжеленную штуку.
— Вперед! — сказала Бея. Мы побежали с ней по воде в сторону двери. Рука у меня горела. И распухла раза в два.
Лавка развила огромную силу, мои ноги едва поспевали за ней. Мы летели по длинному помещению к двери.
— Поберегись! — крикнула Бея.
Вся эта махина с ужасным грохотом ударила о дверь. Скамейку вырвало у меня из рук. Она пробила дверь. Я разжала пальцы и отскочила в сторону, иначе меня бы увлекло за ней. Девочка передо мной тоже выпустила скамейку. Я налетела на нее, она — на стену. Что-то хрустнуло. Она сложилась передо мной пополам и осталась лежать на полу. Хруст был какой-то нехороший. Когда ломается кость, это слышно? Я наклонилась над телом. Это была Девочка с Ножом. Фрай- и что-то древнее, Фраймина, Фрайбурга? Она лежала неподвижно. Тронув ее за плечо, я почувствовала, насколько она худая и сильная. Как камень. Я потрясла ее левой рукой. Правая рука у меня к этому моменту ужасно распухла, болела и кровь в ней пульсировала так, словно хотела выдавить эту рану прочь.
Кто-то сзади кричал, что сломал зуб. Антония.
Еще чей-то голос — что нужно искать Инкен. Рика.
Я бы тоже хотела что-нибудь крикнуть, но не знала что. Вот она лежит тут, без сознания. От удара о дверной косяк ведь не умирают. Или?
Я положила руку ей на шею. Пульс есть.
Рядом со мной Бея организовывала девочек, чтобы оттащить скамейку, которая хоть и проломила в двери большую дыру, но так и осталась в ней торчать, — вылезти было невозможно. Скамейка была тяжелая и слишком сильно выдвинулась наружу. Бея начала колотить по краям пролома. Она встала на скамейку и стала бить ногой по сломанному дверному полотну. Делала все это она решительно, как робот-ломатель, у которого всегда в запасе есть план B, C, D и E.
Я тронула девочку на полу. Фрайгильду? Фрайурзель? Она охнула, стала ощупывать себе голову. Я хотела помочь ей подняться, но она встала сама.
— Все окей? — спросила я.
— Окей! — ответила она. Из ее уст это прозвучало очень странно. Как будто раньше она никогда «окей» не говорила. — У меня очень крепкий череп.
— Но там что-то хрустнуло.
Она ощупала себя со всех сторон.
— Часы, — сказала она. — Стекло разбилось.
Рядом Бея сумела выломать из двери большой кусок и выкарабкаться наружу. Остальные — за ней. Мы с Крепким Черепом тоже. По скамейке, через дыру в двери.
Снаружи стояли тени, взволнованно переговариваясь. Я увидела острый профиль Иветты. Теней было пять. Теперь к ним добавились еще моя и обладательницы крепкого черепа. Семь.
— Вы тоже поранились? — спросила Аннушка.
— Руку поранила, — сказала я.
— Ничего, — сказала Крепкий Череп.
— У меня зуб сломался, — сообщила Антония. — Передний.
— Когда точно она ушла? — спросила Бея.
— Черт возьми, это что, допрос? — буркнула Иветта.
— Если нас заперла не Инкен, значит, это ты, а если это ты, то я не знаю, что сейчас сделаю.
— Так, еще раз, записывайте. Я сидела с ней у костра. Мы удивлялись, почему вы не возвращаетесь. Я предположила, что, может быть, кто-то из вас упал в лужу. Она спросила: «В какую еще лужу?» И я сказала: «В лужу у водопроводных кранов». Тут она вскочила и побежала.
— Когда именно она побежала? — спросила Бея.
— Блин, ну сколько раз повторять? Сразу, как я сказала…
— КОГДА? Во сколько? Сколько минут назад?
— Десять, наверное. — Иветта задумалась. — Я недолго была у костра одна. Потом я тоже решила идти.
— Надо искать Инкен, да? — спросила Антония.
— У тебя слишком доброе сердце, — сказала Девочка с Ножом. Тут я наконец вспомнила ее имя: Фрайгунда! — Мы должны исчезнуть отсюда.
— Но я хочу знать, что здесь произошло, — сказала Бея. — Кроме того, я вместе с этой, — она показала лучом фонарика на Иветту, — никуда не пойду, пока не буду уверена, что нас заперла не она.
— Это не я! — завопила Иветта в луче света.
— Но, по твоим словам, это и не Инкен. Кто же тогда? — спросила Бея.
— Может, Мимико? — пискнула Антония.
— Да-а-а! — закричала Рика. — Мимико!
— Нет, Мимико ушла сегодня утром. Я видела, — возразила Бея.
— А почему ты это только сейчас говоришь? — прошипела Иветта.
— Я думала, она вернется, — ответила Бея.
— Я с этой никуда пойду! — завопила Иветта. — Раз она нам врет про важные вещи. Может, ты еще что-нибудь утаиваешь? Это ты кровь разлила? А вещи не ты спрятала?
— Нет, — спокойно сказала Бея. — Это не я.
— А КТО ЖЕ ТОГДА? — закричала Иветта.
— Прекрати верещать, — произнесла Бея опять совершенно спокойно.
— Прежде всего нужно пойти к рюкзакам, — сказала Аннушка. — Как бы они снова не исчезли.
Странно, что та птица больше не кричит, подумала я.
Мы решили взять рюкзаки и бежать отсюда. План был такой: взять побольше провизии и прочих нужных вещей, упаковаться и валить как можно быстрее. Мы надеялись, что Инкен нас не увидит… Но стоило повернуть за угол умывалки, мы сами ее увидели.
Правда, сначала услышали. Всхлипы, плач. В воде покачивалось отражение луны.
Через лужу неуклюже шагала сгорбленная ведьма. Бусы у нее побрякивали. Она так поднимала ноги, словно ил пробирал ее до костей. Ее движения отражались в воде. Ведьма склонилась к своему отражению на поверхности воды, пошарила рукой в воде и вынула нечто. Животное. Судя по размеру, кошку. Затем Инкен вытащила еще несколько животных и заголосила.
К горлу у меня подкатила тошнота. Значит, вот на что я наступила утром. Дохлые кошки! И запах соответствующий.
Заметив нас, Инкен закричала:
— Что вы наделали? Почему? — На руках она качала одного из мертвых зверьков. Она повторила еще раз, громче: — Что вы наделали? — И еще громче: — Почему?
А потом поинтересовалась, нет ли у кого-нибудь из нас жвачки.
Теперь я уже не думала, что она сейчас объявит, что все это был только тест.
Видимо, она пила. Или что-то приняла. Ноги обеих ведьм подкосились, фигуры закачались и полетели друг другу навстречу.
— А мы не должны… — хотела спросить что-то Антония.
— Нет! — отрезала Иветта.
— Надо уходить, — сказала Бея.
И пошла. Мы — за ней.
За спиной у нас слышалась брань. Сначала:
— Идите к черту!
Чуть позже:
— Помогите!
Но мы к этому моменту были уже далеко.
Я как-то раз видела, как моя мать отворачивается, когда отец хочет ее поцеловать. Со взрослыми иногда — как в старом кинотеатре на сеансе какого-нибудь ужастика. Едва заглянешь за бархатный занавес, и ты уже в другой страшной реальности. И тогда все уже не так, как прежде. Стоит только понять, что они говорят неправду, неправдой оказывается все.
После того как я увидела Инкен в этой луже, занавес для меня исчез полностью и навсегда.
Перепаковывались мы в спешке. Каждая выложила пару вещей из рюкзака, чтобы освободить место для чего-нибудь другого: пледов со Смекалочкой, газовых горелок, зажигалок, котелков и всего, что было из провизии, — банок с гуляшом, супов, макарон и маленьких упаковочек меда и джема. Немного подискутировав, мы взяли и налобный фонарик Инкен. А фонарики без батареек — нет. Бея сказала, для них нужны плоские батарейки, а их больше не продают.
Иветта ни за что не хотела оставлять свой фиолетовый чемодан на колесиках — он же все-таки дорого стоил. Она запихнула его в полупустой вещмешок.
Я еще быстро обмыла водой свою раненую руку и перевязала ее носком.
Потом мы навьючились и двинулись в путь.
Я шла примерно в середине. Девочки были и впереди, и сзади, и чувствовала я себя именно так — ровно посередине. Когда я оказывалась в середине во время классных выездов, я всегда с подозрением относилась к тем, кто шел сзади. А сейчас меня очень устраивало то, что Бея и Фрайгунда с крепким черепом были сзади. Впереди шла Иветта. Она решила, что это самая важная позиция. Но на самом деле на этот раз арьергард был важнее авангарда.
Никогда еще я не была так долго ночью вне дома. Уже два часа было темно. Лунный свет мазками падал сквозь кроны деревьев. Поначалу ночной лес, казалось, окружил меня сплошной черной стеной, но постепенно глаза начали различать оттенки черного. Уши пытались навостриться и по-звериному поворачиваться в разные стороны.
В лесу что-то захрустело. Это был хруст не животного. Он был какой-то другой. Будто человечий. Двуногий. Но я решила ничего не говорить. Наверняка я ошиблась. Может, олени тоже хрустят как люди. Может, так хрустят волки. Каждую тревожную мысль прогоняла еще более тревожная.
Я боялась, что нас будет преследовать Инкен. Но еще больше я боялась, что она не в состоянии нас преследовать. Она ведь там лежала. И Антония спросила: «А мы не должны?..», на что Иветта ответила: «Нет!»
Мы углублялись все дальше в темноту. Почему станция должна быть именно в этой стороне? Почему надо так бежать?
— Привал! — наконец объявила Бея. Единодушное одобрение.
Я сбросила поклажу на землю и наклонилась вперед. Вдох, выдох. В руке колотится боль.
— Стоим прямо, руки в стороны и глубоко вдыхаем! — скомандовала Иветта.
Так говорят учителя физкультуры, в то время как тело говорит совершенно другое и гораздо громче, а именно: скрючиться и хватать воздух ртом.
— У меня мать — персональный тренер, — объяснила мне Иветта.
И что? — подумала я. Это дает ей право указывать мне, как дышать?
— А у меня мать — уборщица, — пропыхтела я.
Рика прыснула. За ней захохотали остальные.
Когда мы отсмеялись, настроение заметно улучшилось. Мы были на краю поляны, залитой белым лунным светом. Высокая трава вокруг нас шелестела, хотя был штиль.
Бея стала размышлять вслух:
— Лучше всего идти по дороге, пока не выйдем на шоссе. А там должен быть указатель, как добраться до станции.
— Сначала — в полицию! Донести на Инкен! — возразила Иветта.
Некоторые девочки запыхтели.
— Почему тебе все время надо кого-нибудь обвинять и на кого-нибудь доносить? — спросила Бея. Ее тень устало развела руками. — Какая тебе от этого польза? И вообще, что тебе надо от взрослых? Только подумай: Инкен искать нас не будет. Она только рада, что получила свои деньги, а мы свалили. Родители думают, что мы в лагере. Еще две недели нас никто не хватится. Мы можем делать все, что захотим! Что захотим… Только подумайте! Все что угодно! Такой свободы у нас больше никогда не будет. Никогда в жизни!
Эта мысль произвела на меня эффект разорвавшейся бомбы. Свобода! О ней же столько песен! Только ведь такие штуки, как свобода, для кого-то вроде животных. Так я думала раньше. Это было совсем не про меня. Свобода — это про других. Про другие страны, про другие эпохи. Когда я сидела у себя дома, я там и хотела оставаться. А тут вдруг я свободна… В этот самый момент! И все пахнет свободой. Свободной ночью, свободной луной, свободной травой и свободным небом…
— Но… — начала Иветта.
— Но — что? — перебила ее Бея. — У нас нет трех лошадей? Ничего, поймаем где-нибудь, обещаю. Каждой по три.
— Ты бесишь. Каждый волосок в тебе бесит, — прошипела Иветта.
— Что, уже?
— У нас мало денег. Их ты тоже ловить собираешься?
В этом Иветта была права.
— У меня тысяча евро немечеными купюрами, — сказала Бея.
Рика рядом со мной снова прыснула. Сквозь смех она с трудом выговорила:
— Лес же… нам… мать…. родная… Деньги… нам… не нужны…
И все засмеялись, да так громко, будто хотели кого-то отпугнуть.
Мы решили идти не мешкая, чтобы быть на станции до рассвета и уехать на одном из первых поездов.
— Я думаю, что каждая из нас должна предложить что-нибудь. А потом проголосуем!
Идея Беи всем понравилась.
Пока мы обсуждали наши планы, Фрайгунда сделала факел. Из вымоченной в дегте веревки. Все необходимое оказалось у нее с собой, в круглой жестяной банке.
— У тебя что, все это было с собой? Зачем? — спросила Антония.
— Чтобы смастерить факел, — ответила Фрайгунда. Батарейкам она не доверяла. Она коротко объяснила нам, что родители у нее странники и она все детство провела в повозке. Вместе с другими такими же странниками они кочуют от одного фестиваля Средневековья к другому. А в перерывах между средневековыми праздниками устраивают представления на улицах. Она зажгла факел. Запахло свободой!
— То есть вы очень бедны?! — в голосе Иветты слышался восторг.
— Нет. У нас есть коза, две собаки и осел.
— А лошади? — спросила Иветта.
— Шесть.
На этом Фрайгунда опустила голову, и волосяной занавес вновь закрылся. Представление окончено.
Рика захихикала и пихнула меня, чтоб я смеялась тоже.
Мы снова навьючились рюкзаками и двинулись за факелом. Желтый свет вырывал деревья из черных стен вокруг. Хотя ветра не было, от мерцающего огонька по стволам скакали невероятные, дикие тени. Танцующие черти.
Аннушка, шедшая передо мной, снова сплюнула через плечо.
— Эй! — сказала я.
Было тихо. Лишь дорожка похрустывала под ногами. Наше пыхтение стало ритмичнее. Мы не разговаривали. Просто шли. Потому что так было надо. Как по муравьиной дорожке муравьи, у которых затопило муравейник…
Примерно так я представляла себе наркотики. Я вдруг стала как-то больше, чем обычно. Или меньше…
В тот момент я впервые ощутила: меня засасывает. В какой-то водоворот, в воронку. У нас кружок девчонок, я — его часть, каждая из нас — тоже, и, если одна уйдет, кружок распадется. Я почувствовала, что готова на все, чтобы этот кружок сохранить. Ну да, на все! Чтобы «на веки вечные» или типа того.
Факел Фрайгунды почти догорел, когда мы вышли на станцию Бад-Хайлигена. Найти ее оказалось нетрудно. Даже без карт и смартфонов. Там были понятные указатели. Кроме них, нам по пути попался еще только указатель клуба верховой езды. Кажется, больше ничего тут и не было.
Грязные часы показывали три двенадцать.
Станция представляла собой просто узкую платформу под открытым небом, рядом с развалившимся домиком. Справа и слева от нее шли кривые изъеденные ржавчиной загородки, когда-то выкрашенные в серый цвет. Дальше — кусты.
«Тут даже повеситься будет одиноко», — говорит мой отец про такие места. По-моему, это очень глупо, потому что в компании вешаться он ведь тоже вряд ли захочет, или как? Да и представить себе, что папа однажды где-нибудь с восторгом воскликнет: «Вот! Вот ТУТ мне бы хотелось повеситься!» — было трудно.
Судя по желтому расписанию, ближайший поезд — примерно через час. В Лаузиц. Через Берлин. Было еще два направления. Одно — в Польшу. А другое — еще дальше на север, через море, на какой-то остров. Три варианта на выбор. На запад поездов не было.
Мы отошли на небольшую поляну неподалеку от платформы. За ней виднелась обветшалая ферма, обнесенная покосившимся деревянным забором, который частично потонул в разросшейся живой изгороди. Мы сели как раз около нее — она защищала нас от посторонних глаз, по крайней мере с одной стороны. Пахло коровьим навозом. Но по сравнению с вонью из лужи перед умывалкой — вполне себе безобидный запах. Я старательно гнала мысли об Инкен и кошачьих трупах.
Фрайгунда сделала новый факел, запалила его от старого и поставила рядом с нами на полянку. Двигалась она с невероятной сноровкой.
— Ну, у кого какие предложения? Голосовать будем в конце, — заговорила Бея. — Только покороче! — И тут она показала на меня: — Ты!
Я пожала плечами. Одна мысль у меня была, но озвучивать ее я не решилась. Потому что для этого нужно говорить, остальные будут слушать, смотреть, и тут уж говорить не получится. Это какая-то неразрешимая проблема. Я бы предложила вернуться и остаться в лагере.
Антония тоже пожала плечами:
— Может, вернуться в лагерь? Посмотреть, что с Инкен.
Некоторые неодобрительно затрясли головами.
В кустах что-то зашуршало. Ночные животные возвращались в свои норы. Странно, что они нас совсем не боялись.
Рика предложила просто уехать и поселиться в каком-нибудь пустом доме.
Фрайгунда была за то, чтобы мы все вместе с ней отправились на ярмарку и как следует поработали. Некоторым это пойдет на пользу.
Бея считала, что нужно уехать как можно дальше. Просто чтобы посмотреть, где мы окажемся. Может, на машине? Она сказала, что умеет водить. Даже на большие расстояния — этому ее научил отец. Якобы она впервые села за руль грузовика еще в двенадцать лет.
— Но ты же думаешь через две недели все-таки вернуться, да? — спросила Антония.
Бея кивнула медленно, как рыбак, который боится спугнуть рыб движением своей тени. На самом деле возвращаться через две недели она не собиралась.
Иветта сказала, что можно всем поехать к ней домой. Ее родители уехали отдыхать порознь, как всегда. До семнадцатого они не вернутся. И звонить они ей не будут, как всегда, поскольку уверены, что дочь дома. Ведь заявку в лагерь она отправила в тайне. Там есть еда и тип, ухаживающий за домом, которого легко подкупить. Ему на все плевать, главное, чтоб платили. И ему платят. Там есть бассейн, огромный. И джакузи — средней величины. Горка. Ну, такая, скорее для детей. Игровая комната с играми на большом экране. И самые новые приставки всех фирм. Караоке. Три микрофона. Видеоэкран с виртуальным тренажером по танцам. Фитнес-зал. Теннисный корт. Лабиринт. Гардероб с подиумом и огромным зеркалом. Два кота — Джим и Бим.
Бея сказала:
— Меня сейчас стошнит.
— Стошнит? — переспросила Рика. — Из-за кошек, что ли?
Мы захихикали.
— Нет, от всего остального. От всей этой супер-пупер-фигни, — сказала Бея.
— Да, это тошнотворно, — согласилась Иветта. — Но только если ты один. Если вы приедете, будет весело.
— Мне не будет! — ответила Бея. — Я хочу быть на природе.
— Я тоже, — поддержала Фрайгунда. Вокруг согласно закивали.
В общем, варианты были очень разные, только ехать домой никто не предлагал. Нельзя прерывать приключение, едва добравшись до пункта А.
Из всех прозвучавших идей самой заманчивой была Аннушкина. Можно было поехать в ее родные места в Рудные горы. По ее словам, там в Швипптале есть туннель старой шахты, где она в детстве играла с братом. Этот туннель показал им дедушка и сказал, что это их семейная тайна. Он называл его туннелем Фридриха Энгельса. Она как-то раз упомянула об этом в школе, но его никто не знал.
— Туннель или Фридриха Энгельса? — попыталась сострить Рика.
— Туннель. Черт, опять ты со своими идиотскими вопросами? Фридрих Энгельс — это…
— …какой-то коммунист… — прошептала я присказку своей бабушки.
— Коммунист, — громко сказала Рика и пихнула меня локтем в бок.
— Но ведь твой дедушка-то об этом туннеле знает, — пискнула Антония.
Аннушка отмахнулась.
— Он такой старый, что ботинок от шапки не отличит. Сидит в инвалидном кресле, за ним нужно постоянно ухаживать.
— А твой брат? — снова спросила Антония.
— Ему тогда было лет пять или шесть. Он ничего не помнит. Дедушка и мы с братом посадили тогда перед входом куст малины. Если не знать, где вход, туннель не найти.
Мы проголосовали.
Семь — ноль. Все подняли руки за туннель.
Когда я подняла руку, Фрайгунда увидела обмотанный вокруг нее носок. Она подошла ко мне, взяла за запястье и развязала повязку. Крепко схватив меня большими пальцами — один слева, другой справа, — Фрайгунда раздвинула рану.
— Давно это у тебя?
— Споткнулась о скамейку, когда нас заперли в туалете.
Может быть заражение крови, предостерегла она.
Теперь-то уж точно, подумала я. Я же накануне видела ее руки и ногти. Она добавила, что может быть и простое воспаление, если повезет.
— Ты привита от столбняка?
Я пожала плечами:
— Наверное. От него все же привиты, да?
— Я — нет! — сказала она и отпустила мою руку. — Это надо помыть слюной.
— Фу-у! — скривилась Иветта. — Может, вода тоже сойдет, а? Такое суперсовременное изобретение. Вода! Знаешь?
— Слюна убивает бактерии, — сказала Фрайгунда. — Жизнь или смерть. Чтоб ты знала.
Бея включила свой фонарик, прижала его к груди подбородком и потянулась к моей руке.
— Это нужно промыть.
— Но не слюнями же! — сказала Аннушка. — Я схожу на платформу. Там есть автомат. Куплю воды.
— Можешь взять колу. Она тоже убивает бактерии, — вставила Иветта.
— Глупости, — отозвалась Аннушка.
— Вовсе нет! — снова Иветта.
— Скажи уже что-нибудь. Это же твоя рука! — потребовала Бея.
— Я? — Я пожала плечами. — Лучше водой.
Вернувшись, Аннушка промыла мне руку. Ее мягкое красивое лицо склонилось над порезом. В ней было что-то такое материнское или даже бабушкино.
— Ничего страшного, — успокоила меня она. Но рассветные сумерки открыли совсем иную картину: я рассекла ладонь примерно на два сантиметра. От указательного пальца к среднему. Когда я ими шевелила, разрез превращался в маленький рот — открывался и закрывался. Кожа вокруг стала красной, натянутой, опухшей. Кровь больше не текла.
— В горах я смогу насобирать тебе трав, которые помогут, — сказала мне Аннушка. А потом попросила Антонию поискать аптечку. — Там наверняка есть йод.
— Нет! Не может быть! — закричала Антония, поднимая аптечку над головой. — Опять эта Смекалочка, умная белочка!
Это не предвещало ничего хорошего: до сих пор от вещей со Смекалочкой толку было ноль.
В аптечке среди перевязочных материалов действительно нашлась какая-то бутылочка, но на ней было написано что-то на непонятном языке, который никто из нас не знал. Это могло означать «йод», а могло и «яд».
— Это не немецкий! — сказала Иветта.
Рика засмеялась:
— Это точно! И не английский.
— Ну да. И, кажется, это не йод, — сказала Бея.
Аннушка открыла и понюхала.
— Это йод. Я уверена на сто процентов.
— Скажи что-нибудь ты. Это же твоя рука! — потребовала Бея.
— Не-е, может, не надо, — промямлила я.
Антония вытащила из аптечки со Смекалочкой бинт.
— Мда, какой-то гнилой, — сказала она. — Фу-у, да он весь рассыпается!
Бея, все еще с фонариком, зажатым, как телефон, между ухом и плечом, повернулась и посветила на Антонию. В ее маленьких ручках лежали лишь белые крошки и волокна.
— Фу-у, оно ко всему липнет!
Аннушка вытащила из своего рюкзака одну из футболок, разорвала ее на полосы и замотала мне руку.
— Может, поначалу будет еще больнее, но скоро перестанет. — Она завязала концы узлом. — На ночь можешь снимать, чтобы рана подсыхала. А днем пусть будет завязано, чтобы туда ничего не попадало.
— Какой врач твоя мама? — спросила я.
— Хороший, — ответила Аннушка с улыбкой. — Все пациенты еще живы, а мертвые ни разу не жаловались. — Она повернулась к остальным. — У кого-нибудь еще раны есть?
У Фрайгунды болела нога. Но снимать ботинки она отказалась.
— Так не пойдет, — сказала Бея. — Больные нам не нужны. Дай о тебе позаботиться.
— Нет, — Фрайгунда была непреклонна. — Моя нога — это моя нога. И кто знает, какие невидимые болезни есть у тебя.
Бея кивнула.
С зубом Антонии Аннушка сделать ничего не могла. От него откололся уголок, и Антония постоянно трогала скол языком.
Потом мы вышли из-под защиты живой изгороди.
Над горизонтом показался край солнца. Четыре сорок одна. Птичьи голоса, звуки деревни, доносящиеся издалека, день идет в рост. Может, он станет больше других дней и в него вместится больше, чем обычно.
Мы вернулись на платформу. Там было все так же пусто. Без нежелательных свидетелей Бея купила билеты в автомате.
— У тебя что, правда с собой деньги? Сколько? — Иветта пыталась заглянуть ей через плечо.
— Запасы на черный день. — Бея спрятала маленький кожаный кошелек в карман. — А у тебя, можно подумать, ничего нет?
— Господи сохрани! — Иветта рассмеялась. — Я никогда не ношу при себе наличные. Из-за них напасть могут. Так что или родители платят, или у меня в магазине есть карта постоянного покупателя, а в некоторых я могу попросить записать долг за нашей семьей. Меня же в Кляйнмахнове везде знают.
— Именно это я и хотела знать. — Бея взяла билеты из автомата и протянула Аннушке. — Вот, возьми ты. Ты из нас больше всех тянешь на взрослую.